Из мемуаров Алексея Арсентьевича Лоскутова, уроженца деревни Комары Пиштенурского сельсовета.

Приехали в Тужу, денег с нас шофер не взял, чуть ли не доволен был, что мы от него не сбежали.

Погода на удивление хорошая, тепло и сухо. Везу я с собой только подарок: три килограмма сахару, знаю, что в деревне все еще сахару нет. Конечно, не плохо бы захватить сахару побольше, но денежное довольствие солдата в то время было 30 рублей в месяц, так что и эти три килограмма сахарного песку удалось мне купить с трудом. Купил, еще в Туже бутылку водки, чтобы угостить деревенских наших мужиков. Конечно, мне очень обрадовались дома. Подумали, что меня уже демобилизовали. Объяснил, что я приехал в отпуск на десять дней, – Это поощрение за хорошую службу. Мать такое разъяснение очень огорчило, - Что, ты приехал всего на десять дней, почему им жалко, чтобы ты погостил подольше?

- Из армии в отпуск, мам, отпускают очень немногих, так что и за эти десять дней отпуска можно только благодарить судьбу. Подарку моему очень обрадовались. Мать удивлялась, что сахар свободно продается в магазинах, она держала пакет с сахаром в руках и приговаривала, - Надо же как хорошо живут у вас в городе, даже не верится, почему же тогда у нас этого нет?

- Скоро, мам, в деревне все появится, - утешал я ее.

Как и после Воркуты вскоре пришли навестить меня Дмитрий Петрович, Михаил Степанович и Александр Михайлович – все мужское население нашей деревни. Сели за стол. Хлеб все еще с лебедой, но молока, творога и сметаны на столе много, соленые огурцы и картошка. Распечатал бутылку с водкой, выпили за встречу. Дмитрий Петрович говорит:

- Я и сейчас, как и после Воркуты, не буду тебя спрашивать, как кормят, по тебе видно, что кормят тебя хорошо, таким справным я тебя еще не видел. Как там живут в городе?

- В городе живут хорошо. В магазинах есть все.

- Смотри ты, как получается, в городе живут хорошо, в магазинах все есть, так почему же нам ничего не дают даже на заработанные трудодни? Из деревни бегут все кто только может. Вот и Сергей Петрович со своей семьей уехал куда-то в Краснодарский край, а ведь председателем колхоза был. Вот и весь уже ваш год рождения взяли в армию и уже сейчас можно сказать, что никто из вас домой не вернется. Из мужского населения осталось в деревни три подростка. Колька Санин, Ленька Степанов и мой Гошка, так ведь и их через 4-5 лет возьмут в армию. И останется после них один Ванюшка Григорьев. Скоро уже не будет нашей деревни.

Михаил Степанович и Александр Михайлович тоже видят, что все к этому идет, но считают, что правительство не может этого допустить.

Разговаривали долго. Все вспоминали про службу в армии, про войну и военные годы. Мне было интересно слушать их воспоминания. Сравнивая свою службу в армии с их армейскими воспоминаниями, мне казалось, что моя служба в армии будет, пожалуй поинтересней, разумеется исключая из сравнения годы войны. Тяжелое чувство осталось у меня на душе после разговоров с нашими мужиками. Мужиков на всю деревню – старик и два инвалида. Как жалко мне нашу деревню, ведь даже я видел ее живой, жизнерадостной и многолюдной. Помню, как было много в деревне детей и как много было в ней парней и девушек и здоровущих мужиков, а мне всего-то 21 год и все это даже я помню. И вот военный ураган снес все это почти начисто. И это в деревне, которая находилась так далеко от фронта, от полей великих сражений. Прав Дмитрий Петрович, что-то тут не так, несправедливо в отношении деревни. Почему город живет хорошо, а деревня, которая производит хлеб и мясо, не имеет ни того, ни другого. Может быть где-то, в каких- то других областях деревня и живет хорошо, но почему здесь-то в Кировской области она гибнет. Мать прервала эти мои невеселые размышления и попросила, чтобы я рассказал ей, как мне живется в армии. Рассказал ей, какая у нас великолепная казарма, как хорошо нас кормят, какие у нас хорошие командиры и что специальность, которую я приобрету в армии, очень нужна и в гражданке, особенно в городах. Галя спросила, переписываюсь ли я с Милей. Сказала, что Миля работает в школе села Васькино. Я знаю, где это Васькино, от нашей деревни до него, наверное километров 12 будет. То, что Миля работает в Васькино, я знал из ее писем. Хотелось бы пойти на свидание с ней уже сегодня, но нельзя же так огорчать мать. Галя говорит, что сейчас развелось много волков, в конце марта они напали на женщину, которая поздно вечером пошла из деревни Вороничи в соседнюю деревню Малиничи. Видимо, заметив волков, женщина подожгла стог, но сырое сено почти не загорелось. Волки разорвали женщину, оставив от нее только ноги в валенках.

- Тебе, - говорит Галя, - придется идти на свидание с Милей как раз по этой дороге.

- Сейчас не весна, волки сытые, да и случаи такие очень редки, - отозвался я.

Хорошо, конечно, дома, но сейчас уже поздняя осень, гуляний нет, и вечеринок пока тоже нет – они зимой. Так что в деревне сейчас скучновато. Даже раков сейчас не половишь – холодно. Спросил Аню, как она учится. Говорит, что хорошо, только в школу ходить сейчас далеко, школа в селе Михайловское. Действительно далековато, до Михайловского километров семь. Учеников в деревне всего-то двое: Ванюшка Григорьев да она. Мать смеется, - Чему их только учат, сидит и читает вслух и кроме слов «дырка на бок» я ничего понять не могу.

- Мама, я тебе говорила уже, что не «дырка на бок», а der Knabe.

Я рассмеялся: с третьей четверти в пятом классе мы тоже начинали изучать немецкий язык и это слово я помню, мальчик в переводе на русский. Через два дня я сказал матери, что схожу в Васькино, повидаю Милю. На мое удивление она сказала, - Конечно сходи. Заодно повидайся с Ванькой Егоровым, в детстве вы так любили друг друга. Его тоже вот-вот возьмут в армию.

На следующий день я пошел в Вороничи. Подошел к знакомому с детства дому. Тишина. Неужели никого нет дома. Толкнул дверь, она открылась. Зашел в избу. Тетка Марья еле узнала меня, заохала, засуетилась, - Ванька-то ушел к Ваське, гуляют они, совсем скоро уже их в армию возьмут. Ты посиди, я пойду позову его.

Она ушла. Вскоре пришел Ванька с Васькой. Ванька рад встрече, конечно, рад встрече и я. Ванька открыл бутылку водки. Я говорю:

- Ваня, я пойду в Васькино на свидание с Милей, не хочется, чтобы от меня воняло водкой.

- Согласен с тобой, давай за встречу маленькую рюмочку, больше не волью.

Выпили, разговорились. Ванька заинтересовано расспрашивает, как живется в армии, в каких войсках служу, какие планы на будущее. Говорю ему, что в армии мне нравится и службы этой можно не бояться.

- Да я и не боюсь, сейчас не война, плохого об армии я ни от кого не слышал. Ты когда пойдешь в Васькино?

- Думаю, что подойти мне туда надо к окончанию занятий в школе, часам к трем, четырем.

- Конечно, не раньше, даже попозже. После занятий учителя не сразу расходятся по домам, - посоветовал Ванька.

В Васькино я ни разу не бывал. Село это находится в стороне от основных дорог. Ванька сказал, что до Васькино от ихней деревни восемь километров. Сидим мы, разговариваем, а тетка Марья неотрывно смотрит на нас и, глядя на нее, видно, как трудно ей будет расстаться со своим младшим сыном. Жалко тетку Марью, скоро она останется совсем одна. Старший сын Саша погиб под Каменец-Подольским в 1944 году, дочь Лиза давно уже вышла замуж, дядя Егор, ее муж, умер, кажется, в 1946 году, а сейчас вот и Ваню забирают в армию. Посидев немного с нами, тетка Марья накрыла стол и мы пообедали. Я расспросил Ваньку, как пройти в Васькино.

- До деревни Малиничи дорога идет по лугам на запад, вдоль опушки леса, перед деревней совсем небольшое поле, за деревней дорога поворачивает на юг и до Васькино идет полями еще через одну деревню.

В Васькино я пришел в сумерки. У первой, встретившейся мне женщины, спросил в каком доме живет учительница Людмила Александровна. Женщина объяснила, - Пойдешь по этой улице до школы, в доме, сразу за школой она и живет.

Дошел до школы, вижу, что два окна в школе еще светятся. Прошел до следующего дома: окна в нем не светятся. Постучал в дверь – тишина, никто не отзывается. Вернулся к школе, вошел в здание. Коридор еле освещается светом, падающим из окон. Навстречу идет женщина, спросил у нее, в школе ли сейчас Людмила Александровна?

- Вон в той комнате, - рукой показала она.

Я подошел к указанной двери, постучал и услышал, - Да, да. Входите. Вошел, поздоровался. За столом у настольной, керосиновой лампы две девушки, одна из них Миля. Девушка, незнакомая мне, смотрит на меня с вопрошающим выражением на лице – кто такой и что нужно? Миля же в полной растерянности смотрит на меня и даже слово здравствуй не может сказать. Понять ее нетрудно, она знает, что я служу в Свердловске, что до демобилизации мне еще далеко и вдруг здесь в Васькинской школе увидела меня. Подруга посмотрела на нее и все поняла, - Я пошла, Миля. Свои тетради я проверила. До свидания, - сказала она нам.

Мы остались вдвоем. Я подошел к Миле, она шагнула навстречу мне. Я ее прижал к себе и поцеловал. Шепчу ей, -

- Как мне хотелось увидеть тебя, Миля, и какой далекой, далекой казалась эта встреча и так неожиданно повезло – дали отпуск на родину.

- И как надолго?

- Всего на десять дней, Миля. Сегодня кончается третий. Очень хотел навестить тебя раньше и не смог – мать жалко. Когда я сказал ей, что приехал на десять дней, она даже испугалась от этих слов. Как, говорит, на десять, какой же это отпуск. Так что только на третий день и осмелился сказать ей, что сегодня пойду на свидание.

- Вот какой трус, но я не обижаюсь на тебя за то, что ты пожалел свою мать, тем более, что трусость свою ты все-таки преодолел. Я бы маму тоже пожалела.

Миля стала расспрашивать меня о моей службе в армии.

Рассказал ей, что служу в войсках связи, изучаю телеграфную буквопечатающую аппаратуру. Рассказал и о том, как трудно нам было со своими пятью, шестью классами образования втягиваться в учебу, требующую знаний десятилетки, какие сравнения находил начальник школы для того, чтобы мы стали хотя бы что-то понимать в электротехнике.

- Вот и в разговоре с тобой, Миля, я испытываю некую неловкость от своей безграмотности.

- Я совершенно не чувствую твоей безграмотности, а вот в знании телеграфной аппаратуры я совершенно безграмотна, так что давай не будем даже заикаться на эту тему, - рассмеялась она.

- Спасибо тебе, а быть пограмотней я все же постараюсь.

Мы с ней просидели всю ночь, даже не заметив, что уже светает. Увидели, что засветились окна домов напротив школы, давая понять, что пора уже расставаться. Миля только сейчас сказала:

- Жаль, что за время твоего отпуска мы уже не сможем больше встретиться. Завтра я должна ехать на трехдневный семинар в город Яранск.

- А может быть можно послать туда кого-то другого?

- К сожалению так не получается. Я всю ночь думала об этом – ничего не выкраивается.

- Мне так не хочется расставаться с тобой, Миля, понимая, как долго придется ждать нашей новой встречи. Вдруг за это время тебе встретиться другой парень и ты забудешь меня.

- А ты надейся и верь, что этого не случится, и я на тебя тоже буду надеяться, хотя девушек в городе ой как много. Не хочется расставаться, но скоро уже придут в школу учителя.

Миля в эту ночь так и не уходила из школы, не поспала ни одного часа, а ей еще предстоит целый день заниматься с учениками. Я крепко обнял ее, посидели еще немного на дорожку, поцеловались и расстались. На обратном пути я снова зашел к Ваньке. На этот раз от выпивки отказаться уже не удалось, хотя и не люблю я водку, да и выпивку вообще. Выпили. Ванька далеко провожал меня. На прощание обнялись, пожелали друг другу удачи и расстались. Последние дни октября, а на улице тепло и сухо. Иду по лугам и вспоминаю детские годы и годы войны. Пиштенурской водяной мельницы уже нет, осталась только часть гати, вспоминаю, как мы когда-то в половодье пытались здесь через прорыв гати перейти разлившуюся реку. Подошел к реке, разулся и перешел ее вброд. Без сомнения река стала и уже и мельче, а почему? Отчего мелеют ее воды? Об этом спросил я Дмитрия Петровича. Он ответил, - Как же не мелеть реке, если в ее верховьях вчистую вырубаются вековые леса. Какие там были леса я видел, когда ходил за солью на станцию Тоншаево.

Источник: https://www.chitalnya.ru/work/1308404/

На фото: старая дорога на Васькино.